Павел Николаевич Шульц – известный историк, археолог, искусствовед, посвятивший свою жизнь изучению античных и скифских памятников Крыма и Северного Причерноморья. Он родился 9 (22) октября 1900 г. в Петербурге. Его отец, Н. П. Шульц, ученый-биолог, заведовал Ботаническим кабинетом Петербургского университета и вел занятия со студентами. Интерес к истории П. Н. Шульц унаследовал от своей матери — дочери известного историка, специалиста по русской истории, профессора Варшавского и Харьковского университетов Н. Я. Аристова. Закончив в Петрограде среднюю школу в 1918 г., Павел Николаевич поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета, но вскоре прервал занятия, уйдя на службу в ряды Красной Армии. Возвратившись в Петроград в 1921 г., он продолжил ученье в университете, который закончил в 1923 г. по специальностям археология и история искусства древнего мира. В 1926 г. он был принят в аспирантуру Государственной Академии истории материальной культуры (ГАИМК). После окончания университета П. Н. Шульц работал в Государственном Эрмитаже, а после окончания аспирантуры в 1929 г. был зачислен на должность старшего научного сотрудника античного отдела ГАИМК. С этого же времени начинается его работа в Ленинградском государственном университете, с 1936 г. – в Академии художеств. К концу 30-х годов Павел Николаевич становится крупнейшим специалистом в области скифской и сарматской монументальной скульптуры.
В самом начале Великой Отечественной войны Павел Николаевич вступил добровольцем в ряды ополченческой дивизии, в конце июля 1941 г. перешел в партизанский отряд. Страстный охотник и следопыт, прекрасный знаток местности, умеющий ориентироваться в любых условиях, опытный полевой исследователь, великолепный наблюдатель — все эти качества особенно пригодились бойцу партизанского отряда, действовавшему в тылу врага в тех тяжелых условиях, когда кольцо блокады сомкнулось вокруг Ленинграда. Работая проводником партизанских отрядов в суровую зиму 1942 г. на Волховском фронте, Павел Николаевич получил тяжелое ранение и обморожение. Ему пришлось ампутировать пальцы рук. За боевые заслуги П. Н. Шульц был награжден орденом Славы III степени и медалями «За оборону Ленинграда» и «За победу в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг».
Выйдя из госпиталя в 1943 г. П.Н. Шульц остается в Москве и работает старшим научным сотрудником Института истории материальной культуры. На протяжении 5 лет (1944—1948) он по совместительству заведовал также античным отделом ГМИИ им. А. С. Пушкина. Кипучей энергии ученого хватает и на преподавательскую работу в художественном институте им. В. И. Сурикова и на искусствоведческом факультете МГУ. В 1948 г. Президиум АН СССР направил П. Н. Шульца в Симферополь для организации Крымской научно-исследовательской базы Академии наук СССР. В составе базы Павел Николаевич создал отдел истории и археологии Крыма, который он возглавлял на протяжении почти двух десятилетий.
Знакомиться с археологией Крыма П.Н. Шульц начинает еще в начале 30-х годов. В это время он осуществил разведочное обследование побережья Северо-Западного Крыма, где открыл ряд греческих и позднескифских укрепленных и неукрепленных поселений, а также провел раскопки на городище Кара-Тобе недалеко от г. Саки. В конце 50-х годов П. Н. Шульц возобновил широкие и всесторонние полевые исследования в Северо-Западном Крыму, которые продолжаются и сейчас его учениками и последователями.
В 1945 г. по инициативе П. Н. Шульца была организована Тавро-скифская археологическая экспедиция Государственного музея изобразительных искусств им. Пушкина и Института истории материальной культуры АН СССР. Павел Николаевич возглавил ее и с этого момента на несколько десятилетий оказался неразрывно связан с возрождением и развитием археологической науки в Крыму. Основное внимание было сосредоточено на исследовании скифских и таврских древностей, что было обусловлено серьезными пробелами в изучении истории и материальной культуры этих этносов. Одним из главных объектов исследований становится городище Неаполь скифский в Симферополе. Раскопки памятника продолжались 6 лет, до 1950-го года включительно. За это короткое время была открыта сложная система городских укреплений, мавзолей с захоронениями позднескифской знати, общественные и жилые сооружения, вырубленные в скале гробницы с художественной росписью. П. Н. Шульц успевал не только работать в поле, но и готовить к публикации результаты полевых исследований: в 1953 г. в Москве увидела свет книга ученого «Мавзолей Неаполя скифского», а в 1957 г. в Киеве – обширная статья «Исследования Неаполя скифского в 1945 – 50 гг.».
Однако деятельность ученого и его экспедиции не ограничивается Неаполем скифским. Проводились раскопки Керкинитиды и Калос Лимена в северо-западном Крыму, Инкерманского и Чернореченского могильников в окрестностях Севастополя, таврских памятников в горной части полуострова. В 1952 г. под руководством П. Н. Шульца начала работать Северо-Крымская археологическая экспедиция, проводившая масштабные исследования по трассе строительства Северо-Крымского канала и в зонах орошения земель в Степном Крыму.
В 1966 г., после смерти бессменного руководителя Боспорской археологической экспедиции ИИМК В. Ф. Гайдукевича, экспедицию возглавил П. Н. Шульц. Исследователю пришлось покинуть Крым и перейти на работу в Ленинградское отделение Института археологии, возглавив античный отдел. Здесь он проработал до 1974 г., когда из-за болезни вынужден был покинуть институт.
Павел Николаевич ушел из жизни 20 сентября 1983 г., не дожив чуть более месяца до 82 лет. Урна с его прахом захоронена рядом с родителями на Волковом кладбище в Петербурге.
Из воспоминаний учеников П. Н. Шульца
Ольга Махнева, археолог:
... Помню самое первое впечатление. Вдруг по музею забегали его сотрудники, с трепетом восклицая: «Идет профессор Шульц!!!». Затем я увидела человека небольшого роста с огненно-рыжей шевелюрой и бородой и с такими же веснушками, одетого, согласно веянию того времени, в солдатскую гимнастерку, с полевой сумкой через плечо. От него исходила мощная энергия и необыкновенное обаяние. Особенно поражал его взгляд - цепкий, пронизывающий, умный и очень добрый. Мне тогда, двенадцатилетней девочке, он казался небожителем… П. Н. Шульц мог по рассеянности надеть чужую шляпу, пальто, взять чужой портфель, потерять где-нибудь свой или надеть галоши на 3 размера больше, носить их, удивляться тому, что они увеличились в размере, закладывать туда газеты и, хромая, так ходить по городу. Но он никогда не ошибался, отсылая автора к тому или иному источнику в литературе или отчетах, начиная от палеолита и кончая поздним средневековьем. Он ежедневно читал кучу всякой научной литературы, иногда возвращаясь к давно прочитанному, и все это непостижимым образом укладывалось в его голове. У него всегда была очередная, пронумерованная общая тетрадь, в которую заносились основные . положения всех прослушанных им докладов и сообщений. То же он делал, посещая различные памятники археологии и архитектуры. Все это хранилось у него в идеальном порядке, и я видела их еще в самом конце 70-х годов, когда в Коктебеле, уже на пенсии, он что-то хотел найти. Поэтому по любому вопросу Павел Николаевич всегда давал самую квалифицированную информацию, добавляя при этом и свое отношение к той или иной проблеме...
Олег Домбровский, археолог, искусствовед:
...Павел Николаевич Шульц — после госпиталя «нестроевой» — работал в Москве, в ГМИИ. Холодным и пасмурным утром в нетопленном четыре года и насквозь пропыленном музее нашел своего учителя другой «нестроевик» — один из пишущих эту книгу. Ему и предоставляется слово, ибо все, что произошло потом, имело прямое отношение к разработке таврской проблемы.
— Вы еще не сняли погоны? — обнимая ученика, воскликнул Шульц своим по-прежнему звонким и чистым голосом, как-то не вязавшимся с новым его обликом — густой рыжей бородой (раньше ее не было и в помине), унаследованными от фронта гимнастеркой и кирзовыми сапогами, ватником, выданным администрацией музея.
Стоял апрель сорок пятого, и каждый из нас обладал пока только теми материальными благами, какие уделил ему каптенармус последней воинской части.
— Рассчитываю на вас, — с первого же слова заявил Шульц, точно продолжая разговор, неожиданно и горько прервавшийся в одно солнечное ленинградское утро.
— В июле едем в Крым. На раскопки, — повторил он на прощанье после обмена адресами.
Вот и тогда, в сорок первом, такая же самая поездка намечалась тоже на июль...
Итак, загадочные тавро-скифы (или, по другой, тоже древней версии — скифотавры) снова на повестке дня. Вчерашние фронтовики теперь — Тавро-скифская археологическая экспедиция Академии наук СССР. «Товаро-скифская экспедиция» — начертал мелом некий представитель службы движения на нашем обшарпанном «телячьем» вагоне. В нем, обтянув замызганные дощатые стены свежей пахучей рогожей, загрузившись продовольственными пайками на все лето, едем и мы сами. Едем во главе со «старшим экспедитором», как всю дорогу, нам на потеху, величают П.Н. Шульца и железнодорожники и пассажиры длиннющего и несуразнейшего «пятьсотвеселого» поезда.
Мы следуем в Крым примерно по маршруту «матушки» Екатерины и ненамного быстрей, чем она. Восстановлена лишь одна колея пути. Поезд либо простаивает часами — даже днями — в каком-нибудь тупике, либо делает неожиданные рывки вперед. Свежие следы войны, трагические пепелища дотла разрушенных сел, развалины жилых домов, вокзалов, пакгаузов то проплывают перед нашими глазами под жалобный скрежет плохо смазанного металла, то проносятся стремглав, и тогда лязг и визг «пятьсотвеселого» звучат как вопль отчаяния и нестерпимой боли...
Иногда, на заведомо долгих стоянках, мы, все еще мыслями солдаты, отходили от поезда, чтобы окинуть взглядом знатока чьи-то брошенные траншеи, противотанковые рвы, разбитые снарядами блиндажи. И странно было слышать от главы экспедиции забытые слова — «обнажения грунта». Использовать для археологической разведки все эти «обнажения», пока они еще не засыпаны, не заросли, не замыты вешними водами, — такой родился план в голове нашего старшого.
В пути и на долгих остановках мы уже начали детализировать его замысел, обдумывать методику изучения и фиксации грунтовых срезов — многочисленных, но для археологии, как-никак, случайных, сделанных вовсе не для нужд этой науки и отнюдь не по ее правилам. Мы приучали себя улавливать взглядом и «читать» стратиграфию любых срезов, привыкали смотреть на них глазами исследователей прошлого. Много раз потом вспоминались нам — и как пригодились! — импровизированные уроки Павла Николаевича, преподанные на ходу.
До сих пор непонятно, учился ли тогда и он сам, П.Н. Шульц, чему-то для себя новому, или устраивалось это нарочно, специально для нас, чтобы заранее создать нужное настроение, морально подготовить к предстоящей работе. Ненавязчиво, исподволь, но, как всегда, последовательно и методично, перестраивал он вчерашних фронтовиков с покалеченными телами и израненными душами в «гражданских» — тех прежних мирных научных работников и студентов, какими были мы накануне войны и, оказывается, в глубине души продолжали оставаться. Это походило на пробуждение от кошмара, в котором, увы, ничто не было сном...
